Неточные совпадения
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же
поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и
поправляя на ней косынку.
Степан Аркадьич
понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой
поправляя перевранные, как всегда, слова, и лицо его просияло.
Долго
поправляли его и хотели уже бросить, — потому что он брал всё не тою рукой или не за ту руку, — когда он
понял наконец, что надо было правою рукой, не переменяя положения, взять ее за правую же руку.
— Эх, брат, да ведь природу
поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их
понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
— Я вас не
понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не
понимаю, как можно не признавать принсипов,
правил! В силу чего же вы действуете?
— Это, брат, ты врешь, — возразил Иван, как будто трезвея. — Ошибаешься, —
поправил он. — Все
понимают, что им надо
понять. Тараканы, мыши… мухи
понимают, собаки, коровы. Люди — все
понимают. Дай мне выпить чего-нибудь, — попросил он, но, видя, что хозяин не спешит удовлетворить его просьбу, — не повторил ее, продолжая...
Самгин
понимал, что подслушивать под окном — дело не похвальное, но Фроленков прижал его широкой спиной своей в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич,
правя лезвие, старушечий голос ворчливо проговорил...
Слушая плавную речь ее, Самгин привычно испытывал зависть, — хорошо говорит она — просто, ярко. У него же слова — серые и беспокойные, как вот эти бабочки над лампой. А она снова говорила о Лидии, но уже мелочно, придирчиво — о том, как неумело одевается Лидия, как плохо
понимает прочитанные книги, неумело
правит кружком «взыскующих града». И вдруг сказала...
— И никак невозможно
понять, кто допускае расхищение трудов и зачем царь отказуется
править народом…
— Что же надо делать, чтоб
понять эту жизнь и ваши мудреные
правила? — спросила она покойным голосом, показывавшим, что она не намерена была сделать шагу, чтоб
понять их, и говорила только потому, что об этом зашла речь.
— Это выдумка, сочинение, Вера,
поймите хаос ваших «
правил» и «понятий»! Забудьте эти «долги» и согласитесь, что любовь прежде всего — влечение… иногда неодолимое…
Животным так внушают
правила поведения, что бык как будто бы
понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается забывать, зачем он круглый Божий день и год, и всю жизнь, только и делает, что подкладывает в печь уголь или открывает и закрывает какой-то клапан.
Главные качества графа Ивана Михайловича, посредством которых он достиг этого, состояли в том, что он, во-первых, умел
понимать смысл написанных бумаг и законов, и хотя и нескладно, но умел составлять удобопонятные бумаги и писать их без орфографических ошибок; во-вторых, был чрезвычайно представителен и, где нужно было, мог являть вид не только гордости, но неприступности и величия, а где нужно было, мог быть подобострастен до страстности и подлости; в-третьих, в том, что у него не было никаких общих принципов или
правил, ни лично нравственных ни государственных, и что он поэтому со всеми мог быть согласен, когда это нужно было, и, когда это нужно было, мог быть со всеми несогласен.
— Конечно, поправится, черт их всех возьми! — крикнул «Моисей», стуча кулаком по столу. — Разве старик чета вот этой дряни… Вон ходят… Ха-ха!.. Дураки!.. Василий Бахарев пальцем поведет только, так у него из всех щелей золото полезет. Вот только весны дождаться, мы вместе махнем со стариком на прииски и все дело
поправим Понял?
Однако разговором дела не
поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он
понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Если наши интересы не связаны с поступками человека, его поступки, в сущности, очень мало занимают нас, когда мы люди серьезные, исключая двух случаев, которые, впрочем, кажутся исключениями из
правила только людям, привыкшим
понимать слово «интерес» в слишком узком смысле обыденного расчета.
Да, счастливы те, которые родились с наклонностью
понять это простое
правило.
Прежде мы имели мало долгих бесед. Карл Иванович мешал, как осенняя муха, и портил всякий разговор своим присутствием, во все мешался, ничего не
понимая, делал замечания,
поправлял воротник рубашки у Ника, торопился домой, словом, был очень противен. Через месяц мы не могли провести двух дней, чтоб не увидеться или не написать письмо; я с порывистостью моей натуры привязывался больше и больше к Нику, он тихо и глубоко любил меня.
Отец мой строго взглянул на меня и замял разговор. Граф геройски
поправил дело, он сказал, обращаясь к моему отцу, что «ему нравятся такие патриотические чувства». Отцу моему они не понравились, и он мне задал после его отъезда страшную гонку. «Вот что значит говорить очертя голову обо всем, чего ты не
понимаешь и не можешь
понять; граф из верности своему королю служил нашему императору». Действительно, я этого не
понимал.
Я не имел к нему никакого уважения и отравлял все минуты его жизни, особенно с тех пор, как я убедился, что, несмотря на все мои усилия, он не может
понять двух вещей: десятичных дробей и тройного
правила. В душе мальчиков вообще много беспощадного и даже жестокого; я с свирепостию преследовал бедного вольфенбюттельского егеря пропорциями; меня это до того занимало, что я, мало вступавший в подобные разговоры с моим отцом, торжественно сообщил ему о глупости Федора Карловича.
По некоторому такту, принятому ими за
правило, Епанчины любили смешивать, в редких случаях бывавших у них званых собраний, общество высшее с людьми слоя более низшего, с избранными представителями «среднего рода людей», Епанчиных даже хвалили за это и относились об них, что они
понимают свое место и люди с тактом, а Епанчины гордились таким об них мнением.
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего не может быть, хотя по всем
правилам следовало бы, в подражание Европе, сделать амнистию. У нас этого слова не
понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь, не легко сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Не откажите мне, почтенный друг, в возможности чем-нибудь отсюда вам быть полезным в расстроенных ваших обстоятельствах; зная ваши
правила, я
понимаю, как вам тягостно не предвидеть близкого окончания ваших дел.
— Господа! — начал он весьма тихо. — Всякое дело сначала должно вести полегоньку. Я очень хорошо
понимаю, к совершению чего призвана наша ассоциация, и надеюсь, что при дружных усилиях мы достигнем своей цели, но пока не будьте к нам строги, дайте нам осмотреться; дайте нам, как говорят, на голове
поправить.
Очень жаль, что русский народ, ленивый, грязный и глюпий, не
понимает этого
правила, но не беспокойтесь, я вас научу к вашей же пользе.
Она была справедлива в поступках, правдива в словах, строга ко всем без разбора и еще более к себе самой; она беспощадно обвиняла себя в самых тонких иногда уклонениях от тех нравственных начал, которые
понимала; этого мало, — она
поправляла по возможности свои ошибки.
— В том, — отвечал тот, — что он никак не мог
понять, что, живя в обществе, надобно подчиняться существующим в нем законам и известным
правилам нравственности.
— Мой приход к вам в такой час и без доклада — странен и вне принятых
правил; но я надеюсь, вы поверите, что, по крайней мере, я в состоянии сознать всю эксцентричность моего поступка. Я знаю тоже, с кем имею дело; знаю, что вы проницательны и великодушны. Подарите мне только десять минут, и я надеюсь, вы сами меня
поймете и оправдаете.
Но
поймите же вы: все великое — просто;
поймите же: незыблемы и вечны только четыре
правила арифметики.
— Я, собственно, не имею права разговаривать с вами. Но к черту эти французские тонкости. Что случилось, того не
поправишь. Но я вас все-таки считаю человеком порядочным. Прошу вас, слышите ли, я прошу вас: ни слова о жене и об анонимных письмах. Вы меня
поняли?
Разбитной. Сколько я могу
понимать, князь, его план составлен несогласно с
правилами по искусственной части…
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не
поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она кому в горле встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар,
поправлять улицу перед домом, а куда ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про всех лежит, да и по ней некому ездить».
Полина совсем почти прищурила глаза и начала рисовать. Калинович догадался, что объявлением своей службы он уронил себя в мнении своих новых знакомых, и,
поняв, с кем имеет дело, решился
поправить это.
— Постойте, постойте. Вы не так меня
поняли. Я с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала плечами. — У него невеста, как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было
правило моего батюшки. Ну, начинайте… Ну, хоть не с детства — ну вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
— Ну, да и это хорошо; ты меня не
поймешь, — и я пошел к себе на верх, сказав St.-Jérôme’у, что иду заниматься, но, собственно, с тем, чтобы до исповеди, до которой оставалось часа полтора, написать себе на всю жизнь расписание своих обязанностей и занятий, изложить на бумаге цель своей жизни и
правила, по которым всегда уже, не отступая, действовать.
— Да, она удивительная девушка, — говорил он, стыдливо краснея, но тем с большей смелостью глядя мне в глаза, — она уж не молодая девушка, даже скорей старая, и совсем нехороша собой, но ведь что за глупость, бессмыслица — любить красоту! — я этого не могу
понять, так это глупо (он говорил это, как будто только что открыл самую новую, необыкновенную истину), а такой души, сердца и
правил… я уверен, не найдешь подобной девушки в нынешнем свете (не знаю, от кого перенял Дмитрий привычку говорить, что все хорошее редко в нынешнем свете, но он любил повторять это выражение, и оно как-то шло к нему).
Как только Дмитрий вошел ко мне в комнату, по его лицу, походке и по свойственному ему жесту во время дурного расположения духа, подмигивая глазом, гримасливо подергивать головой набок, как будто для того, чтобы
поправить галстук, я
понял, что он находился в своем холодно упрямом расположении духа, которое на него находило, когда он был недоволен собой, и которое всегда производило охлаждающее действие на мое к нему чувство.
—
Понимаю, только у меня
правило не давать без поручительства никому, — произнесла совершенно бесстрастным голосом Миропа Дмитриевна.
— То есть пролился, хотите вы сказать, —
поправил его Лябьев, — но я не
понимаю, с какого же неба суп мог пролиться?
Выражение «по
правилам аскетов» гомеопат
понял, но все-таки не мог уяснить себе, что такое, собственно, русский мартинизм, и хотел по крайней мере узнать, что какого бы там союза ни было, но масон ли Егор Егорыч?
—
Поправлю! все
поправлю! А главное — "злой и порочной воли"подпустить надо! Непременно подпустить. Потому что без этого,
понимаешь ты, ведь и в"квартиры"войти неловко! А коли"злая и порочная воля"есть, так везде тебе вход открыт!
И хоть ему не суждено было судьбою
понять хоть когда-нибудь, в чем именно он провинился, но зато он вывел из своего приключения спасительное
правило — не рассуждать никогда и ни в каких обстоятельствах, потому что рассуждать «не его ума дело», как выражались промеж себя арестанты.
А он: «Конечно, говорит, известно: это по самому по простому
правилу, кто сам претерпевал, тот и
понять может, что с обеих сторон станут с пучьями и начнут донимать как найлучше».
Первое недоразумение о неисполнимости учения состоит в том, что люди общественного жизнепонимания, не
понимая того способа, которым руководит людей христианское учение, и принимая христианское указание совершенства за
правила, определяющие жизнь, думают и говорят, что следование учению Христа невозможно, потому что полное исполнение требований этого учения уничтожает жизнь.
Люди, привыкшие к существующему порядку вещей, любящие его, боящиеся изменить его, стараются
понять учение как собрание откровений и
правил, которые можно принять, не изменяя своей жизни, тогда как учение Христа не есть только учение о
правилах, которым должен следовать человек, но — выяснение нового смысла жизни, определяющего всю, совсем иную, чем прежняя, деятельность человечества в тот период, в который оно вступает.
От этого происходит то, что все эти люди, начиная от Конта, Страуса, Спенсера и Ренана, не
понимая смысла речей Христа, не
понимая того, к чему и зачем они сказаны, не
понимая даже и вопроса, на который они служат ответом, не давая себе даже труда вникнуть в смысл их, прямо, если они враждебно настроены, отрицают разумность учения; если же они хотят быть снисходительны к нему, то с высоты своего величия
поправляют его, предполагая, что Христос хотел сказать то самое, что они думают, но не сумел этого сделать.
— Почти что дочь, если она не брыкается, — сказал Проктор. — Моя племянница. Сами
понимаете, таскать девушку на шхуне — это значит
править двумя рулями, но тут она не одна. Кроме того, у нее очень хороший характер. Тоббоган за одну копейку получил капитал, так можно сказать про них; и меня,
понимаете, бесит, что они, как ни верти, женятся рано или поздно; с этим ничего не поделаешь.
— Я? надую? Да спроси Порфирыча, сколько он от меня хлеба едал… Я-то надую?.. Ах ты, братец ты мой, полковничек… Потом еще мне нужно
поправить два сонника и «Тайны натуры».
Понимаешь? Работы всем хватит, а ты: надуешь. Я о вас же хлопочу, отцы… Название-то есть для романа?
— А я не поеду с тобой на дачу, потому что это… это замаскированное бегство с твоей стороны. Я отлично
понимаю… Ты хочешь скрыться на лето от этой несчастной девушки и рассчитываешь на время, которое
поправит все.
Трудно было
понять, какое удобство имел в виду неведомый столяр, загибая так немилосердно спинки, и хотелось думать, что тут виноват не столяр, а какой-нибудь проезжий силач, который, желая похвастать своей силой, согнул стульям спины, потом взялся
поправлять и еще больше согнул.